Ольга Семёнова окончила ПГНИУ в 2012 году по специальности «журналистика». С 2014 года работает корреспондентом в газете «Аргументы и факты-Пермь».
Когда вы решили стать журналистом и почему?
Сложно отметить какой-то конкретный возраст. С детства смотрела разные журналистские передачи по телевизору, читала прессу. Не помню точно – либо после восьмого, либо после девятого класса – у нас в школе повесили объявление о наборе в молодёжную школу журналистики в университете. Я его увидела и уговорила папу. Мы когда впервые пришли с ним в пятый корпус (оформляли там договор), я влюбилась в университет. Молодёжную школу журналистики проводила Юлия Юрьевна Зайцева. Тогда она ещё работала в университете. Ну и всё, меня затянуло.
У меня, наверное, большую часть жизни было чувство, что в этом мире слишком много какой-то вселенской несправедливости . Хотелось это как-то хотя бы отчасти исправить. И после молодёжной школы я была уверена, что буду поступать на журналистику.
Возникала ли у вас когда-нибудь мысль о том, чтобы сменить профессию?
Честно говоря, нет. Были мысли сменить чисто журналистскую деятельность, поработать в сфере пиара, к примеру, в пресс-службе. Но в итоге я поняла, что пока не готова идти рабой каких-нибудь там чиновников, например, или депутатов. Хотя я знаю, что могла бы, и есть, что изменить во всей этой системе пресс-служб и т. д. Но я пока не хочу уходить в эти кабинеты, сидеть там среди чиновников, грубо говоря.
Какие бы вы внесли изменения в работу пермских пресс-служб?
Давайте для примера возьмём пресс-службу правительства. Во-первых, я бы изменила формат в плане открытости, изменила бы подачу информации, потому что зачастую все эти портянки релизные никому не нужны. Сами инфоповоды, которые они порой искусственно создают. Понятно, что сверху спускают заказы, что надо пропиарить какие-то там нацпроекты и прочую дичь, но они очень боятся действительно классных вещей, которые делают. Это такой процесс ради процесса. Открытых чиновников, которые не боятся говорить от своего лица, у нас единицы. Даже если делаешь запрос и просишь, чтобы ответил министр, они обычно: «нет, напишите: „как рассказали в пресс-службе министерства“». Сейчас во власти практически нет людей, которые готовы говорить от своего лица и нести за это ответственность. Грубо говоря, если ты министр культуры, расскажи, что будет с галереей, а не присылай отписку, прикрываясь пресс-службой министерства.
Почему поступили именно в пермский университет? Почему не Екатеринбург, Питер, Москва, Казань?
У меня никогда не было тяги к переезду. Я люблю Пермь. По поводу переезда в другие города я разделяю позицию Дмитрия Жебелева, который давным-давно сказал: «Зачем переезжать куда-то, если здесь ещё можно сделать что-то лучше?». Никогда у меня не было мыслей переехать в другой город. Не то чтобы я живу в своём пермском мирке и не хочу ничего видеть, но я считаю, что, если есть хотя бы какая-нибудь возможность раскрасить серый город, то надо ей пользоваться. Я не считаю, что надо бежать. И даже если ты крут, то да, классно переехать в другой город, там строить карьеру, но если есть возможность сделать классное что-то здесь, то почему бы не остаться?
Если есть возможность сделать классное что-то здесь, то почему бы не остаться?
Какое для вас было самое яркое событие в университете?
У меня история с университетом длится со школы, и она не заканчивается до сих пор. Меня периодически преподаватели приглашают на лекции. У меня есть боль с моей неоконченной аспирантурой, которую пришлось оставить. Ну, возможно, самое яркое – это как раз вот первый официальный день в качестве студента, когда нам выдавали студенческие. Очень много ярких моментов, связанных с конкретными парами, преподавателями, с какими-то нашими посиделками. Впечатлений и событий, которые были потрясающими, очень много. И были немножко страшные моменты. Был момент, когда нас почти всем курсом отправили на пересдачу с комиссией зарубежной литературы. Это был всего лишь зачёт, но нас реально могли отчислить. Попался очень въедливый преподаватель (хоть и прекрасный лектор). Мы пережили это жуткое время, но, не знаю, для меня это… просто для меня университет – это одно яркое событие, которое не прекращается до сих пор.
Я знаю, что вы работаете корреспондентом в газете «Аргументы и факты». Как изменились после того, как стали там работать?
Сейчас я занимаю должность обозревателя. Ещё я заместитель редактора сайта. Когда я приходила в АиФ восемь лет назад, не думала, что надолго там задержусь. Это было не совсем то СМИ, в котором я хотела бы работать. Но сложилось иначе. У нас классная команда. В те моменты, когда меня приглашали в другие СМИ и у меня была возможность уйти, я не могла оставить её.
Чем дольше ты работаешь, тем черствее становишься к каким-то событиям. Я довольно спокойно, с профессионализмом, отношусь к криминальным, резонансным случаям. Поэтому меня стали очень трогать добрые новости. Например, если собрали ребёнку за сутки миллион рублей на лечение, могу разреветься от такой доброты.
К сожалению, у меня порушились многие идеалистические представления о работе журналиста. Отчасти это связано с форматом издания, отчасти с нашими реалиями. Большинство тех, кто учатся на журналистике, думают: я буду делать классную журналистику, как «Медуза» или «Русский репортёр», но реальность такова, что в регионах довольно сложно делать крутую, взрослую журналистику и при этом на что-то жить. Я пытаюсь балансировать, чтобы и на что-то жить, и периодически делать какие-то хорошие вещи, за которые будет сто пудов не стыдно.
Как вы считаете, можно ли стать хорошим журналистом, не имея журналистского образования?
Эта тема преследует нас с первого курса. Сколько было дискуссий с преподавателями, и уже потом, когда мы выпустились, когда мы стали работать. Я не считаю, что человек обязан иметь журналистское образование. Есть прекрасные журналисты, у которых не было журналистского образования и нет. При этом я совершенно не согласна с теми людьми, которые говорят, что журналистское образование бессмысленно. Вот с этими людьми я готова спорить. Есть печальные примеры, которые показывают, что люди, которые не получили журналистского образования, делают отстойную журналистику, они не представляют, что такое этика и вопросы морали. Я сейчас даже не буду говорить про качество текстов, про наличие слога и так далее. Думаю, и так понятно. Журналистика – это ремесло в хорошем смысле, но для них это ремесло в плохом плане. Грубо говоря: пишут по шаблонам, делают скучно и неправильно. При этом те люди, которые работают хорошими журналистами, не имея журналистского образования, в процессе своей жизни всё равно его получают. Просто не на кафедре, а ездят на какие-то курсы, семинары, конференции, смотрят какие-то видосики, читают ресурсы. То есть процесс изучения есть, просто он в другом формате.
Что касается журналистского образования в нашем университете, я бы внесла коррективы в то, как у нас преподают журналистику, в то, что дают студентам-журналистам. В целом, если ты не пропариваешь учёбу, есть шансы получить всё, что нужно. Ну, если ты, конечно, талантлив и умён. Другой вопрос: есть что добавить. Остаётся беда, что практически нет практиков и про журналистику рассказывают люди, которые никогда никакого отношения к журналистике не имели. При этом меня не смущают такие преподаватели, если они ведут другие дисциплины (непрофильные), но моменты, когда прикладные журналистские вещи ведут люди, которые журналистами никогда не работали и никакого действительно отношения к журналистике не имеют – это, мне кажется, зашкварно.
То есть вы считаете, чтобы быть журналистом, нужен талант?
Я считаю, да. Даже если ты понимаешь какие-то проблемы, ты всё равно должен уметь писать тексты. Другое дело, что можно отточить навык написания, но изначально что-то должно быть.
Вы готовы поступиться своими моральными принципами за неимоверно большие деньги или ради сенсации? Написать что-то плохое. Например, клевету.
Нет. Но есть нюансы. За счёт чего живут все редакции? У всех есть свои контракты – как с властями, так и с бизнесом. Все мы идём на какую-то сделку с совестью. У кого-то совсем нет контрактов, но они и живут зачастую не очень хорошо. Или же они могут не зависеть от контрактов, но гнут линию владельца издания (а им может быть человек политического круга). Властям нужно пиарить свою деятельность, продвигать. Без контракта никто не напишет: «Какой чудесный ДК открыли в Мотовилихинском районе». Другое дело, когда пресс-службы не информируют о своей деятельности, а злоупотребляют и рассказывают: «Какие мы молодцы. Вот у нас стоит тут прекрасный ДК», – в то время, как в соседнем районе ДК не могут построить уже 20 лет. Я абстрактные примеры привожу, утрированные. Или говорят: «По контракту тебе надо написать, как хорошо у нас работает система здравоохранения», хотя это не так. Если проводить журналистское расследование, то понятно, что не всё у нас идеально. Даже если мы говорим о каких-то коммерческих вещах, с теми же застройщиками. У многих есть контракты и они пишут: «Какой хороший дом построила строительная компания такая-то». Это тоже своего рода сделка с совестью.
Надо понимать, что есть вот такие вот вещи, от них практически не избавиться. Если ты хочешь, чтобы твоя редакция жила и зарабатывала деньги, тебе платили зарплату, и ты мог за счёт этого бороться за справедливость, то надо идти на эту сделку с совестью.
Другое дело, когда тебе говорят писать откровенную ложь или какие-то грязные сенсационные подробности. На такое я не готова. Человек, который учился у Ларисы Львовны Черепановой, не пойдёт на такую низость. Я не буду узнавать, с кем спит какой-либо политик, если мне пообещают за это полмиллиона.
Вы когда-нибудь хотели быть ведущим новостей или ведущим политической программы на радио?
Я не знаю, как у вас сейчас, у нас распределения были на третьем курсе: печатники, ТВ/радио, пиар. Я изначально печатник, пишу буквы. Я люблю тексты. У меня никогда не было мечты прийти работать на ТВ. Я знаю, что есть такие люди, которым надо быть в кадре обязательно. Телевидение – до сих пор каким-то чудом одно из самых популярных СМИ. Но я вообще не вижу развития телевидения в тех реалиях, которые у нас сейчас есть. Мне кажется, это болото.
Телевидение – до сих пор каким-то чудом одно из самых популярных СМИ. Но я вообще не вижу развития телевидения в тех реалиях, которые у нас сейчас есть. Мне кажется, это болото
Радио – классно, подкасты – классно. Но я тоже никогда этим не болела.
Касательно того, что сейчас существует на телевидении. Вы знаете программу «Время покажет»?
Нет, не знаю. Я знаю «Мужское/женское», потому что нам приходится иногда по работе это смотреть, когда там пермские герои или какая-то пермская история. А так я, честно говоря, не особо знаю, что сейчас есть. Потому что это же всё неправда.
Вы считаете, что то же «Мужское/женское» – это постановка?
Да. В принципе, прямых эфиров не осталось. Даже то, что идёт в прямом эфире – это по сценарию. По сценарию какому? По сценарию, который одобрил Кремль. На телеке всё происходит так. Я не знаю, каким макаром Ивану Урганту позволительно шутить на какие-то темы. Я знаю, что это чуть ли не единственный человек, которому что-то удаётся. Ну и Познер есть, которого если уберут, то получится, что уж совсем всё вычистили. То, что происходит с телевидением – это большая печаль нашего народа.
Согласны ли вы с тем, что в нашей стране сейчас нет свободы слова, особенно у журналистов?
Да. Становится всё сложнее писать и говорить о том, что, честно говоря, и не связано никак с политикой и не приведёт ни к чему глобальному для властей. Но это тоже заслуга пресс-служб, которые отчасти давят на СМИ наличием тех же контрактов. Власть пресс-служб стала какой-то нереальной, у журналистов практически нет доступа к телу, к министрам и так далее. Взял интервью – согласовываешь с пресс-службой. Одно дело, когда у тебя посмотрят фактаж: когда журналист ошибся с цифрой или неверно истолковал формулировку. Другое дело, когда тебе перечёркивают половину: «Тут надо так. Это мы вообще не хотим, чтобы выходило в печать». Есть обижульки: «Зачем вы поставили такое некрасивое фото такого-то чиновника, замените вот на это». Этого становится очень много и с этим становится очень тяжело. И да, есть запреты, просьбы: «То не освещать. Это не освещать так. Зачем вы нагнетаете ситуацию с QR-кодами?».
Сложно, очень сложно стало. По сравнению даже с теми годами, когда у меня были первые практики. Тогда ты реально мог позвонить чиновнику, он бы тебе рассказал всё. Теперь ты неделями ждёшь ответа на элементарные вопросы. Они их согласовывают 150 лет, что-то там сверяют, присылают какую-то нечитабельную портянку. Единицы себе могут позволить что-то такое прямо оппозиционное. У кого-то есть возможность в открытую говорить о проблемах, ругать власть. Но эти СМИ тоже под кем-то и гнут чью-то линию. Каждый выкручивается, как может, все вынуждены сидеть на шатающемся стуле. Свободы слова, как в 1990-е, нет. Даже той свободы, которая была при Дмитрии Медведеве, тоже нет. Да божечки, я порой уже боюсь пошутить в ВКонтактике про того, кого нельзя называть. О чём мы вообще говорим?
Да божечки, я порой уже боюсь пошутить в ВКонтактике про того, кого нельзя называть
Текст написан к 20-летию кафедры журналистики и массовых коммуникаций Пермского государственного университета. Спецпроект.
Главное фото взято из личного архива Ольги
