Спитакское землетрясение, случившееся 35 лет тому назад, оказалось одним из самых страшных в истории человечества. Магнитуда землетрясения достигла 10 баллов по 12-балльной шкале. Город был разрушен практически полностью. Говорить о полном восстановлении нельзя до сих пор. Несмотря на то, что трагедия случилась давно, в населенном пункте всё ещё ведутся работы по устранению его последствий.
Тогда на помощь истерзанной армянской земле и ее людям поднялся весь Советский Союз. Практически из всех крупных предприятий страны в Армению отправлялись добровольцы. Они участвовали в разборе завалов, помогали раненым, пытались поддержать и утешить людей, потерявших близких.
ㅤ ㅤ
Часть 1. Общая беда
Общее горе в один момент сплотило народы СССР. В советских СМИ появились сообщения о трагедии в Спитаке. По телевизорам и в газетах передавали, что помощь идет со всего мира, что Советский Союз отправляет гуманитарную медицинскую и психологическую помощь, а также предоставляет технику.
Но проблема с восстановлением города осталась не решена. На момент землетрясения Советский Союз был на грани развала. После распада СССР ресурсов не хватало.
Спустя время проблема перестала освещаться в СМИ и о трагедии забыли. Однако до сих пор есть люди, которые помнят об этом событии, переживают и сочувствуют семьям пострадавших.
Одна из таких – Седова Полина Юрьевна. Родилась в селе Троицк, в Кунгурском районе Пермского края. Выросла в семье, где было 5 детей. Образование получила в училище, переехала в Пермь и пошла работать на «Пермский машиностроительный завод им. В. И. Ленина». Бывшая крановщица ПАО специального машиностроения и металлургии «Мотовилихинские заводы». Сейчас на пенсии.
Полина Юрьевна вспоминает: когда в СМИ объявили о землетрясении в Спитаке, она испытала сочувствие и шок. Спустя 35 лет людям тяжело вспоминать о трагедии. Даже тем, кто не был в самом Спитаке.
«Да. Мы услышали об этом, увидели по телевизору, слышали по радио. Об этом событии знали все. Сказали, что в городе Спитак произошло сильное землетрясение с большим количеством жертв. Показывали кадры, отрывки землетрясения. Это было, наверное, не в первые дни. Показывали разрушения. Города не было – одни руины. Да, помню.
В газетах тоже писали, что люди замечали перед землетрясением, что появились трупные мухи, черные и большие. Что собаки и кошки терялись, уходили, собаки выли, змеи уползали. Что беспокойство было среди животных. После того, как мы узнали, об этом говорили. Такие факты я помню. Когда что-то случается, начинаешь сопоставлять…»
Говорили, что помощь идет со всего мира, что люди скорбят. Вот, что освещали по телевизору. Советский Союз отправлял гуманитарную помощь грузовиками и поездами. Нужна была помощь в тяжелой технике. В основном, завалы расчищали солдаты в первую очередь. В последующие дни людей информировали тем же образом. Для советских граждан шла сводка новостей и не более.
«Освещалось в общем-то также, но уже шла сводка о том, куда направляются силы, строители, материалы, и что уже начала оказываться помощь. Город надо было восстанавливать.
По телевизору говорили, что оказывалась врачебная и психологическая поддержка. Помощь разная нужна была… Разбирали очень долго. Не просто так. Освещали как разбирали завалы, извлекали пострадавших, как устраивали быт», – вспоминает Полина Юрьевна.
Комментировали каждый день. Рассказывали про последствия и их устранение: сколько освободили, где освободили, сколько жертв.
Михаил Сергеевич Горбачев заявлял, что за 2 года Советский Союз сможет восстановить город. Не получилось из-за последующего развала СССР. Эту проблему до сих пор не решили.
«После того как опознали погибших и большинство жертв было найдено все как-то утихло. Советский Союз пообещал отстроить город заново. А потом развалился… Так и остались с этой проблемой. СССР тогда уже и сам был в плачевном состоянии, ресурсов-то уже и не было. Это такой политический неоднозначный вопрос. Ну, конечно, если бы Союз не развалился, то и поддержки было бы больше оказано. Может быть и хотели, но не могли», – тут она пожала плечами.
Общий эмоциональный фон среди жителей г. Перми был подавленным.
«Ну, конечно, мы обсуждали. Все мы сочувствовали на расстоянии. Не только армянский народ, всех жалко. Мы как прутики от одного веника. Мы говорили, что они наши братья. Помощь нашим братьям. Всем поможем, в беде не бросим. Так было всегда. В одном месте землетрясение, в другом наводнение. А помощь всегда оказывалась. И гуманитарная, и материальная, медицинская.
А если кто-то и приехал потом к нам, в Пермь, то были травмированы. Мне кажется, что они всегда держались особенной группой и может получали помощь от местных властей. Близко у нас знакомых не было. У нас был ограниченный круг общения: дом-работа-дом. Может, поэтому ничего достоверно не знали».
Люди были спокойны, так как знали, что помощь от государства поступает.
«Если размышлять, с той точки зрения, что можно было разрешить ситуацию… В то время не было такой связи, техники. Сегодня было бы совсем по-другому. И людей бы больше спасли.
Но мы и тогда знали, что не хватает техники. МЧС тогда еще не существовало, армия, добровольцы, все, кто там был – помогали. Отзывались различные службы. Нужно было как-то выжить. И все стремились помочь».
Отчасти виновата и политика. Вот пример Ташкента, там тоже было землетрясение. Его также восстанавливал весь СССР. И из развалин стал красавец-город. (Ташкентское землетрясение 26 апреля 1966 года, магнитуда – 5,2 балла).
«Все мы люди – все мы братья. Дело не в народе. Дело в том, что люди, которые тогда стояли у власти, захотели самостоятельности. Без участия Москвы, как тогда говорили. Возможно, не понимали того, что самостоятельно не получается. Вместе лучше. Один прутик можно сломать, а если много прутиков взять, сделать из них веник – попробуй его сломать. Не справились самостоятельно. Связи экономические были на одном государстве, а после ничего не стало».
После перестройки все как-то забылось. Проблему пустили на самотек, не выполнив обещание. Однако, память и сочувствие к братскому народу живет.
«Наше поколение точно помнит. Там же потом началась перестройка. И про это потом уже и не говорили. Проблема замалчивалась, так как у Советского Союза свои проблемы начались. Случилось то, что случилось».
Полина Юрьевна смотрит в пол, потирает руки и размышляет как передать словами сожаление, которое тогда испытывала.
«Так как столько лет уже прошло можно сказать, что жизнь – это такая штука. Сегодня ты живой, а завтра может тебя и не быть. Хрупкий мир. Ужасно. Потеря близкого человека – это всегда тяжело. А так как мы все люди, знали, что такое потерять близкого человека. Что это незаменимая потеря. Жалко, что столько людей до сегодняшнего дня не дожило», – завершает она.
ㅤ
Часть 2. Спасатель – не профессия, а состояние души
Лебеденко Николай Иванович родился и вырос на Украине в Сумской области. В семье, где было 5 детей. Мама была медицинским работником и во время Великой Отечественной Войны была медсестрой. Отец воевал, имел много наград и был удостоен звания Героя Советского Союза. Родители Николая Ивановича прошли всю войну.
Лебеденко Николай Иванович, на предприятии
2008 год. 20 лет спустя
Это было непростое послевоенное время. У каждого ребенка в семье были свои обязанности и воспитание ответственности происходило автоматически. Надо ли говорить, что сама жизнь родителей уже пример того как надо поступать в трудную минуту.
Николай Иванович закончил Ростовский университет, химический факультет. После был направлен на работу в Пермь, на химический завод, ныне Сибур.
Советский Союз узнал о трагедии через СМИ. По радио и по телевидению прошло безликое, сухим суконным языком изложенное сообщение: 7 декабря в Армении произошло землетрясение. А 9 декабря, на экранах телевизоров советских граждан, показали страшные кадры разрушений, потрясшие весь мир. И сразу стало понятно, что в Армении произошло не просто землетрясение, а самая настоящая катастрофа.
« Я каждый день читал газеты. Каждый день приезжал с работы и включал телевизор. Там об этой ситуации постоянно рассказывали, показывали. Это сейчас много телеканалов разных, а тогда был «Первый» и «Второй». Показывали саму Армению, какие там разрухи, как народ страдает и мучается. И, естественно, нам захотелось им помочь. У меня такая натура, что я захотел в этом поучаствовать», – совершенно спокойно сказал Лебеденко.
Конкретно, в декабре 1988 года, он работал на Астраханском газоперерабатывающем заводе. Предприятие, которое добывает много сероводорода. В декабре шла крупная стройка, еще только в разгаре, но были уже и действующие объекты. Не так давно образовалась аварийно-спасательная служба, и Николай Иванович состоял в ней. И Николай Лебеденко вызвался добровольцем. После специального обучения, как спасателя, его легко взяли. Это было естественное решение.
Сейчас Николаю 69 лет. Но он до сих пор вспоминает те дни…
«Целый состав собрали и туда отправили. Состав от всей Астраханской области. А наше предприятие, собрало несколько вагонов мужчин-добровольцев. Автокраны, питание у нас было свое, погрузили и поехали. Никто не знал, что нас там ожидает…»
Ехали добровольцы на поезде, вне графика, поэтому добирались долго – несколько дней. Ехали через Махачкалу, Баку, Порадарахшен, по границе с Ираном, и потом заехали в Армению.
«Нас отправили сначала в горы, в село, а потом вернули в город Ленинакан. Ленинакан и Спитак – это два города, которые сильнее всего пострадали».
Спитак считается полностью разрушенным, а Ленинакан очень сильно пострадал. Сейчас Ленинакан называется Гюмри.
«Мы приехали где-то в середине декабря и пару дней по Армении, так сказать, «шастали». Нам конкретно выделили место, сказали: «Езжайте в Ленинакан». Мы расположились в вагончиках. У нас даже кухня была своя. Ездили туда каждый день. На своих спецмашинах», – вспоминает Лебеденко.
Силком никого не отправляли, только спросили кто желает поехать. В том числе и Николай Иванович пожелал. Из новообразованной службы тогда вызвались 10 человек.
«Были морозы, снег небольшой лежал. Приехали в середине декабря, а уехали в начале февраля. Я сейчас уже числа не помню…
Нам определили разбирать район, где были 9-10-этажные панельные дома. Одноподъездные свечки. Они-то полностью разрушились, сложились. Но некоторые, правда, наклонились, а верхушки завалились. У некоторых лежала гора в 2-3 этажа. Все зависело от того, как волна прошла, по отношению к дому. Некоторые места отделались, можно сказать, легко. Некоторые, как ножом вырезали 1-2 подъезда, а остальные все стоят.
Но самое ужасное было то, что местные ходили как неприкаянные. Как в воду опущенные. Глаза мутные. В общем и целом, парализованные ходили».
Помощь пострадавшим тоже оказывали добровольцы. Раздавали теплую одежду, кормили. Во всем городе стоял трупный запах, который сильно напрягал.
Первоначально считалось, что потерь намного больше будет в Ленинакане, но оказалось в 10 раз меньше, чем в Спитаке. А там порядка 40 тысяч погибших и более 140 тысяч пострадавших.
« Ну мы довольно быстро освоились. И знаете, правда, не знаю, как это объяснить… я к покойникам отношусь очень… я понимал, куда приехал и придется с ними иметь дело. У меня прошло это как приключение в мозгу. Мозг воспринимал происходящее как кино», – до сих пор удивляется Лебеденко.
Он немного заикается, говоря об этом. Не знает как объяснить подобное явление. Многие спасатели так и не смогли оправиться от психологических травм.
« Мы там 2 месяца были, разбирали завалы, вытаскивали покойников. Я их брал руками, но все это было как во сне. И казалось, что за этим наблюдаю со стороны. Это не я. Наверное, организм такую защитную позицию принял, чтобы меня в стресс не вгонять».
Психологическую помощь добровольцам-спасателям тогда не оказывали. Смотрели на это немного проще. Отправившимся в Спитак, после приходилось восстанавливать себя самим. Молодые люди возвращались повзрослевшими, даже мужчины средних лет переживали это событие тяжело.
« Мы разбираем, раскапываем, вдруг выглядывает нога или рука. Я понимаю, что лежит труп и его надо вытаскивать, брать руками и никуда не денешься. Это надо сделать. Для меня это был большой стресс. И видимо, чтобы защититься организм так и работал, чтобы забыть».
Добровольцы вернулись с места трагедии спустя 2 месяца, Николай Иванович еще 2-3 месяца выходил из этого состояния.
Город скорби и похорон. Страшная картина, смерть забрала колоссальное количество жизней. В тумане пыли раздавался какой-то гул, крики и плач, никто не понимал, что происходит, все смешалось.
« По городу едешь на машине, не на легковой, а на вездеходе ГАЗ-66. Едешь, а по городу лежат куча гробов. Гробы были простые, примитивные, из ДСП. И вот они кучами лежали на улицах, возле дорог, их развезли. Как говорится, кому надо бери. Как вещи… Да и трупный запах такой, что трудно его обрисовать. Хорошо, что это зимой случилось и стоял небольшой мороз, потому что если бы была жара, то было бы совсем невозможно».
Они выполняли свой долг. Работали, не думая о своем эмоциональном состоянии. Некогда о нем думать. Думали только о том как бы завершить работу с меньшими потерями.
« Со временем немного благоустроились. Оборудовали себе баню. Поужинали, если надо помоемся и спать. Спали в вагончиках. Потому что завтра опять… В декабре светлеет поздно, подъем. В 8 часов, позавтракали и поехали на объекты. Работали, работали, работали…
Понимаете, тогда никакого эмоционального фона не было… Надо было просто идти. Уставали, потому что разгребали от темна до темна. Без выходных. У нас был только один выходной – 1 января. А так каждый день и в субботу и в воскресенье. От и до».
Он вспоминает интересные моменты, когда они оказывали помощь, а местные жители предлагали взамен свои, к тому моменту, уже ненужные вещи:
« У нас были свои краны, мы разбирали на них завалы и грузили, нам дали экскаватор. И мы, так сказать, «машинами» расчищали место.
Находили деньги большие. Один раз увидели магнитофон. К нам женщина подошла и сказала: «Можете забрать себе, вот это (называла конкретные вещи), а если найдете драгоценности можете отдать нам. Это наша фамильная ценность».
Люди со всего Советского Союза отправлялись на помощь. Было задействовано множество регионов.
«Общий лагерь был большой. Много людей. Сейчас уже не могу сказать откуда. Из разных областей. Только по машинам, я помню, смотрел. И из Центральной России были… Из многих регионов», – Николай Иванович не мог рассказать откуда именно приезжали, смотрит вверх в потолок пытаясь вспомнить, но запоминал он регионы только по номерным знакам.
Сейчас, с появлением МЧС и кучей спасательных служб и новых технологий можно было спасти намного больше людей. Но и тогда государство оказало быструю и необходимую помощь.
« Дело в том, что там такое было масштабное разрушение. Я считаю, что отработали очень славно. Государство оказало хорошую помощь. Что с того, что приедут туда МЧС сейчас? От этого ничего не изменится… Их в течение нескольких минут тряхнуло, дома завалило и люди, которые там были, их придавило, они сразу погибли. Все. Поэтому спасательные службы изначально мало чем могли помочь. Это был апокалипсис».
Таких больших разрушений можно было избежать. Много лет было известно, что Армению постоянно трясло. Но все тогда убедились, что о сейсмической безопасности в стране беспокоились мало. Основным строительным материалом были блоки, скрепленные тонким слоем цементного раствора. Всё зависит от качества раствора, а оно зависит от добросовестности строителя. Коррупция, «высосала цемент из раствора». Некоторые дома были построены на растворе, состоящем только из песка. Они и рассыпались, как песочные замки.
« Хоть армяне и труженики большие, но некоторые, конечно, и сами виноваты в том, что такие разрушения были. Виноваты в том плане, что сильно квартиры перестраивали, перегородки сносили и стены внутри квартир. В те дома, которые не завалились, а остались где-то наполовину, можно было зайти, посмотреть. Мы видели. Конечно, много не надо, чтобы такой дом развалился.
Ну, и еще где-то цемента не доложили в панели. Хоть и считается, что высоко сейсмическое строительство было.
Мы краном цепляли панель, а она крошилась. Сразу ломалась. Понятно, что хороший бетон должен держать, а тут одно название. Это тоже имело место. Огромные бетонные балки, которые я – мужик, не могу обхватить в два обхвата, ее цепляешь краном, а она сгибается пополам. Потому что там глина и песок, а бетона явно не хватает», – подтверждает эту мысль очевидец.
Архивные фото, сделанные Николаем Ивановичем, декабрь 1988 года
1-го января объявили выходной и Николай Иванович пошел погулять по городу. Он заметил, что в некоторых районах постройки были конца 70-го года.Пошел посмотреть старый город. Он был очень красивый. В старых постройках, например, в старой церкви, которой тысячи лет, где-то трещины пошли. Она выстояла. А панельные дома не выдержали…
«Старых домов завалено очень мало. Пятиэтажные дома, панельные, которые мы “хрущевками” называем, стояли длинные. Подъездов 6-7. Вот они стоят, а внутри них двух подъездов нет. Так просто взяли и вырезали, а концы стоят нормально. Как волна шла».
Советские люди помнят, наблюдали, следили, знали о землетрясении, которое потрясло тогда мир. Ленинакан смогли восстановить, а вот Спитак так остался «городом-призраком».
Спитак явил собой силу советской солидарности. Тогда, в дни, когда люди всей страны объединились в едином порыве перед лицом беды, постигшей братский народ, невозможно было предположить, чем это все обернется уже в самое ближайшее время. Вряд ли кто-то мог подумать, что меньше чем через три года ничего не останется ни от единства, ни от солидарности, ни от памяти о событии.
«Вы знаете, человеческая память очень короткая. Я вот несколько лет назад был в Армении. Очень хотелось съездить в Ленинакан, увидеть, что там сейчас строится. Там строительство не быстро идет. В Ереване был в 2016 году, там наоборот, очень быстро. За счет армянской диаспоры, которая во всем мире рассредоточена. Там спонсируют это дело.
Вообще, человек по возможности, такие вещи старается быстро забывать. Армяне сами помнят, а зачем это простому русскому мужику?
Кто-то помнит. А вот из русских кто-то помнит, кто-то нет. Но мало, кто помнит, по- настоящему. Это советское время было…понятия – эмоциональность, сострадание, дружба. А сейчас в основном деньги. Все поставлено на поток денег», – считает Николай Иванович и тяжело вздыхает.
Однако, он чувствует удовлетворение от того, что вызвался добровольцем. Выжившие ночевали на улице, несмотря на ночные морозы. Люди боялись заходить в уцелевшие дома, опасаясь повторных толчков. Гуманитарная помощь только начала приходить и растворялась в толпе голодных и замерзающих.
Никакой координации, командования в спасательных работах не было. Добровольцы сами принимали решение, какой завал разбирать. Люди умирали от ран и холода, так и не дождавшись помощи. И каждая секунда была на счету.
«Чувство удовлетворения от того, что я принял участие. Все-таки, считаю, что правильно поступил, что поехал. Нисколько не жалею, что там побывал. Я по натуре такой человек, что много путешествовал, куда-то ездил и для меня это было как очередное событие. В целом, народ не должен постоянно на эту тему говорить»
Тут Лебеденко опустил голову и смотря в пол, сказал:
«Это я сейчас немножко начал вспоминать, переживать по этому поводу. А так иногда вспомнишь, был и хорошо, что был. 35 лет назад. Не даром говорят, что жизнь все ставит на свои места. Время лечит раны. Все травмы забываются. Нельзя постоянно на эту тему говорить. Надо смотреть вперед», – завершил Николай Лебеденко.
Он говорил абсолютно спокойно, потому что уверен в своих словах. Просто на душе спокойно от того, что в те тяжелые для народа дни он мог быть ему полезен.
Источник главного фото: архив Николая Ивановича
