«Я на месте. Расположилась на фиолетовом диване у стены, недалеко от входа. Вы меня сразу увидите» – жму на кнопку «отправить» и жду. Я сама обрекла себя на томительное ожидание, явившись в кафе за 30 минут до встречи. Лучше раньше, чем позже – думалось мне. Кажется, что люди, работающие в МВД, отличаются своей пунктуальностью, собранностью, серьезностью нравов и намерений. «Кажется» – это ключевое слово. Сегодня мне удастся подтвердить или опровергнуть собирательный образ, сложившийся в моей голове из фильмов о преступниках и расследованиях, которые я часто посматривала по НТВ в детстве. Чай уже остыл, но, конечно, не так сильно, как мои руки. Холодными, чуть дрожащими пальцами я бессмысленно клацала по клавиатуре, нервничала и старательно доказывала себе и всем находящимся за соседними столиками, что это не так.
Вдруг, в одно мгновение, напротив меня оказался мужчина. Более того, пока я пыталась повернуть поток мыслей с одного из выпусков с Леонидом Каневским в действительность, он успел уже усесться, расстегнуть курточку и принять удобное положение, скрестив руки на столе.
— Здравствуйте, Дарья, я вас не напугал? – Сказав это, он расплылся в широкой улыбке.
«Конечно, напугали! Зачем нужно было появляться так резко, да ещё и совсем с другой стороны зала», – подумала я и с такой же улыбкой сказала:
— Нет, все хорошо, я вас ждала.
С другой стороны, на мгновение я даже забыла, что волнуюсь. Вышло эпично. Далее мы немного поговорили на отстраненные темы. Я хотела раскрепостить героя, хотя, казалось, раскрепощать нужно было не его. Потом он изъявил желание остаться анонимным. И с этого момента моего собеседника будут звать – Павел Витальевич.
— Как вы стали оперуполномоченным? С детства мечтали?
Павел Витальевич задумчиво посмотрел в окно и на мгновение мне показалась улыбка на его лице, хотя взгляд казался серьезным и полупустым. Передо мной сидел мужчина лет 50, полного телосложения, невысокого роста. Он был приветлив и улыбчив, я чувствовала доброжелательный настрой. Беседа продолжалась спокойно и размеренно. Павел Витальевич ответил:
— Да, помню еще в первом классе учительница спрашивала, кто кем хочет стать, и я всегда отвечал, что хочу стать милиционером. У меня так и сложилось.
— Какой у вас стаж работы?
Он сказал:
— Двадцать пять лет.
И испытующе, чуть надменно посмотрел мне в глаза.
— Вы можете определить врёт человек или нет, когда вы с ним общаетесь?
— Сейчас уже да. Это всё с психологией человека связано. По движению рук можно понять, потливость повышенная. Например, общаясь с преступником, каким бы он ни был, в нем всегда нужно видеть человека. Иначе с его стороны уважения не будет, он вообще не захочет говорить. Лучше в самом начале подать ему руку – это располагает. В мужском обществе так принято.
— От чего зависит тактика допроса?
— Важно, чтобы человек, с которым мы проводим допрос, находился не дома или в месте, где ему комфортно. Он там находится в своей среде обитания, не получится ничего узнать. Должно быть преобладание сотрудника над ним. Проводить допрос необходимо в отделении. Многие молодые сотрудники в этом плане ошибаются, они думают, что достаточно знать человека, с которым ты собираешься говорить, но это большая ошибка. Вообще, сотрудники уголовного розыска находятся между очень разными людьми. Мы от бомжей до директоров общаемся и нужно уметь лавировать. Никто не застрахован от правонарушений.
В этот момент я обратила внимание на положение его тела. Почему-то, поза показалась мне не очень естественной. Мой собеседник сидел, опершись локтями о стол, скрестив руки, чуть ссутулившись, практически в точности, как я. Пришло осознание, что он зеркально отражает положение моего тела. К счастью, я знакома с этим приемом еще с пар по психологии. Что ж, это наглядный пример его успешного применения, потому что атмосфера действительно создается спокойная и комфортная.
— А вы помните свое первое особо важное дело?
Тут на мгновение между бровей Павла Витальевича возникли две вертикальные морщинки, которые я не замечала раньше. Он резко помрачнел, как это обычно бывает, когда замечаешь хромающую вдоль дороги облезлую, худую собаку с подвернутой лапкой или вдруг в памяти всплывают какие-то теплые воспоминания, связанные с когда-то родным человеком, которого уже нет рядом. Обуреваемая тоска и осознание несправедливости мира, стоящие в ряду с осознанием полного бессилия.
К слову, также резко Павел Витальевич вернулся в свое естественное расслабленное состояние, лицо приобрело уже знакомое мне, чуть надменное выражение и он перешел к повествованию:
— Я начинал свою работу в деревнях, селах. А в этих местах специфика работы немного иная, там и люди другие по отношению, по манере поведения, они там более открытые и все знают друг друга. Но в этом и минус заключается, им бывает сложно рассказывать про другого человека. Никто не хочет конфликтов с соседями.
Случай был один, мне поступил вызов от дежурного. В местную больницу обратилась женщина с травмой, нужно было съездить на место, проверить, что произошло. Ну я и отправился, адреса нет, ничего не известно. У медика еще спросил про нее, он сказал, не видел её никогда раньше. По пути главу администрации встретил, поговорили, оказалось, что она вообще не местная, фамилия не знакомая. Непонятно было вообще, что и где, всех поспрашивал, узнал примерный адрес и поехал в соседнюю деревню.
Подхожу к дому, стучусь – никто не открывает. А двери были закрыты изнутри. На тот момент какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что нужно зайти. Через щель в двери было видно крючок, я его подцепил и мне удалось открыть её. Я зашёл – обычная обстановка. Прохожу в комнату, в центре неё стоит стол накрытый: арбуз, водочка… Что-то праздновали. Я спросил, есть ли кто-то дома – в ответ тишина. Потом слышу, в дальней комнате какая-то возня происходит. Захожу на кухню, а там тело лежит, все в крови, глаза чуть приоткрыты. Сложно описать, что ты испытываешь, когда впервые видишь такую картину. Конечно, во время учебы нам показывали трупов, я понимал, как и что может быть. Но к такому никогда до конца не можешь быть готовым. А это тело еще так лежало, что чтобы пройти в другую комнату, через него необходимо было перешагивать. Я потрогал – ещё теплое было, но пульса уже не было. Прохожу в следующую комнату, а там картина еще страшнее: на диване лежит тело женщины окровавленное, все в колото-резаных ранах. Потом оказалось, что было нанесено тридцать восемь ножевых ранений. Увидев такое, я даже не сразу обратил внимание на третий труп – девочка, как позже выяснилось пяти лет. Прошёл чуть дальше, отдернул шторку в соседнюю комнату, а там возле кровати сидел мужчина на коленках, руки под матрас засовывал, увидев меня резко их выдернул. Я потом посмотрел под матрас, а там нож окровавленный лежит. Дальше все как в тумане, помню, что схватил какой-то поясок или шнурок, у меня же ничего не было с собой, я к такому не был готов. Связал его, вывел на улицу. Он не сопротивлялся даже – понимал, что бессмысленно. Он был не молод, и инвалидность еще. Потом я вызвал подмогу, и всё закончилось. Примерно минут за десять до меня он всех убил.
Столько злости и ненависти. Основная цель у него была – это убийство одной из женщин, причем первую он убил, как выяснилось в последствии, потому что он чувствовал в ней соперницу и человека, который мог бы помешать ему в убийстве. Он подошел сзади и убил её с профессиональной точностью дважды ударив в шею. Нож попал в шейную артерию. А на второй женщине живого места не было. Все это произошло на глазах у ребенка. На мой вопрос: «Зачем ты убил девочку?», он ответил: «Чтобы не была сиротой».
Я сидела не в силах подобрать слова, мне было больно от осознания того, на что способны люди. Человеческая жестокость безжалостна, она не знает границ. Я задавалась лишь единственным вопросом: что должно произойти в жизни человека, если впоследствии это может сподвигнуть его на совершение убийства. Я чувствовала подступающий приступ опустошительного уныния, пробирающий до мозга костей. Мне следовало собраться с мыслями и продолжить разговор. Если говорить о Павле Витальевиче, то он был невозмутим и спокоен и, казалось, он даже с заинтересованностью наблюдает за спектром моих сменяющихся настроений. Мы продолжили разговор.
— Вам когда-нибудь угрожали?
Мой собеседник ответил отрывисто:
— Мне всегда угрожают.
А потом вдруг посмотрел мне в глаза, не моргая. Я уловила в них ложную надежду на то, что не последует уточняющих вопросов. Глаза были ярко голубые, они показались мне неестественными на его лице. Ранее мне не доводилось видеть взрослых людей с таким ярким оттенком. Не зря говорят, что в человеке стареет и изнашивается все кроме голоса и взгляда: иначе люди не узнавали бы знакомых, с которыми не виделись несколько лет.
— Можете вспомнить какой-нибудь из случаев?
Он нехотя начал рассказывать:
— Ну был один инцидент. В начале, как это бывает обычно, просто угроза. Но он тогда, как мне казалось, сгоряча все пожелания мне выкрикнул. Я не придавал особого значения. А спустя какое-то время начал замечать мужчину под окнами. Когда на лавочке сидел, когда на площадке, причем в то самое время, когда я выхожу на работу. Сидит на меня смотрит. Ну, может, это самовнушение просто. Жена говорила, что после моего ухода, мужчина тоже сразу испарялся. Я ничего и сделать не могу, может быть, он гуляет просто. Бывают звонки, а в трубке молчание. Неприятно все это, и я не за себя боюсь, а за родных.
Мой собеседник замолчал, было видно, что он не хочет продолжать говорить на эту тему. Боясь, что он больше не захочет разговаривать, я поспешила с новым вопросом, но он резко продолжил:
— Бывает страшно. И жить вообще страшно. Если у человека страха не будет, то он не сможет что-то предпринять в нужный момент, страх заставляет тебя думать. А если уже паника наступила, то тут человек бессилен, ничего сделать не сможет.
— Но нельзя же постоянно жить в страхе, как с этим вообще справляться?
— Пить водку.
На его лице появилась улыбка и он засмеялся.
— Отпускает нервы, получается заснуть.
Я продолжила:
— Кто на ваш взгляд самые жестокие преступники?
— Мне кажется они все одинаковые, зависит только от того насколько у человека мышление развито. Тот же псих, он все всё равно человек, какие-то мыслительные процессы в его голове происходят. Я думаю, что он все осознаёт, просто не контролирует некоторые процессы. Это тоже самое, что пьяный человек – контроля над собой нет, он не отвечает за какие-то действия, потому что это машинально происходит. Поэтому сложно сказать, кто злее, кто добрее. Естественно, люди, которые идут на убийство – они другого формата.
Был такой случай, когда сын отрезал голову своей матери, это где-то в Полазне было, кажется. Я присутствовал при задержании, там человек – гора, можно сказать, греко-римской борьбой занимался, безмерная сила. Он наручники порвал, шесть сотрудников не могли с ним справиться. Он сопротивлялся и в камере бился, пока спецбригада врачей не приехала. Открываем камеру, а у него руки свободные, он уже освободился, пришлось все с начала начинать.
— А бывает такое, что человек специально прикидывается психически нездоровым?
Павел Витальевич посмотрел на меня серьезно, а потом с усмешкой продолжил:
— Конечно, в этой жизни все бывает. Они играют, потом заигрываются и действительно становятся больными. Все зависит от таинств человека: дома он один, на учебе другой, со всеми себя по-разному ведет.
Эта мысль кажется мне очень интересной, ранее я уже задумывалась об этом. Жизнь каждого человека – это и есть путь к самому себе, попытка найти тропу, ведущую к пониманию своей сущности. Ни один человек никогда не был самим собой целиком и полностью, все меняется в зависимости от обстановки или окружения, но тем не менее, каждый стремится к поиску себя, один усиленно, другой пассивно, каждый как может. Каждый несет с собой до конца закрытую нишу нереализованных надежд и желаний, вовремя несказанных слов и сожалений, скорлупу некоей подвластности перед человеческой природой.
В какой-то момент я осознала, что тонкая нить диалога прервалась и в момент моей растерянности Павел Витальевич сам продолжил:
— Вот мы с вами затрагивали тему о том, как сотрудники приходят в норму. Многие не умеют расслабляться и сами идут на преступления. Были такие случаи. Вот, как и этот парень, про которого я раньше рассказывал. Он же не просто так на убийство матери пошел. Он просто не выдержал, два высших было, а в какой-то момент что-то щелкнуло и все, пошел убивать. Ему нет оправданий, это страшно очень.
— Какого рода преступления на ваш взгляд самые сложные?
— В каждом преступлении есть своя изюминка и они все несут какую-то сложность. В основном бывает сложно доказать…
Он не успел закончить мысль, как я задала новый вопрос, в тот момент он показался мне важным и интересным. Я просто не могла ждать и боялась в потоке мыслей потерять его. Я спросила:
— Бывает такое, что вы понимаете, что этот человек совершил преступление, именно он виновен, но не хватает доказательств. Как вы поступаете в таких случаях?
— Для этого и существует уголовный розыск. Он нужен, чтобы продолжать за ним наблюдение и собирать информацию, все больше и больше. Они же не останавливаются. Если преступнику удалось уйти от наказания, он будет считать себя неуловимым, непобедимым. Рано или поздно все равно начнут происходить ошибки, потому что он заигрывается. Переоценит себя и снова пойдет на преступление. Каждому человеку свойственно ошибаться.
Беседа плавно переходила в стадию завершения. Я чувствовала, что мой собеседник слегка утомился. Это было видно по его дальнейшим, односложным ответам, уставшему выражению лица. И в завершении я спросила:
— Есть ли шанс, что когда-нибудь люди перестанут совершать преступления?
— Нет, преступность будет всегда. Это огромная машина. Преступления люди не будут совершать тогда, когда не будет людей.
Сказав это, он с легкой ухмылкой, в которой чувствовалось разочарование, граничащее с парадоксальностью, посмотрел на меня.
Источник главного фото: https://letsgophotos.ru/криминалистическая-судебная-фотогра/
